СНЕГИРЕВА Е. В. ИСТОРИЯ РОДА. ЧАСТЬ 5.

БРАТЬЯ ДЕДА, АНДРЕЯ ИВАНОВИЧА СНЕГИРЕВА

В списках офицеров на 1910 год нашелся хорунжий Снегирев Вячеслав Иванович:

«СНЕГИРЕВ Вячеслав Иванович, хорунж. 4-го Кубанского пластунского батальона (г.

Баку), Кубанской пластунской бригады (г. Тифлис)».

А позднее в журнале Нива (№ 35 за 1916 г.) встретились списки потерь за 1916 год:

«Вечная память. Вечная слава.

Есаул Л. А. Лытников.

Капитан И. Янсон.

Штабс-капитан П. С. Шешуков.

Поручик Б. А. Пятунин.

Сотник В. И. Снегирев».

Хорунжий в кавалерии (или подпоручик в пехоте) из 4-го пластунского батальона

мог вполне за шесть лет стать сотником в кавалерии (или поручиком в пехоте). Вечная им,

героям, слава! Но наш ли это В.И. Снегирев, все еще непонятно.

В этот же 1916 год в семье была еще одна потеря. В

семейном архиве нашлась фотография некоего младшего

офицера, снятого явно в дореволюционное время. «Спе-

цы» на форуме определили, что ему лет двадцать и на нем

шинель, которую носили обычно в кавалерийских вой-

сках. На обратной стороне фотографии мелким почерком напи-

сано: «Снегирев Сергей Иванович. Убит в ночь с 11 на 12 мая

1916 г.»

Кем была сделана эта запись, не знаю. Долго гада-

ла, являлся ли Сергей Иванович

братом Андрея Ивановича. Но

полученный послужной список

прадеда Ивана Дмитриевича рас-

ставил все точки над «i».

Благодаря этому списку,

среди фотографий семейного ар-

хива нашелся и еще один брат,

Павел Иванович. Вспомнила, что видела фото, где какой-то Па-

вел желает: «Идти вперед. Дорогим Маргарите и Андрюше». Г.

Москва 1924 г.».

Пожалуй, Сергей и Павел похожи между собой. Дед Ан-

дрей, видимо, пошел в другую родню. На фотографии Павел

имеет вид какого-то советского служащего, в полувоенной фор-

ме и с портфелем, так, в основном, после Гражданской войны

ходила советская номенклатура. Как же сложилась его судьба?

На сайте С. В. Волкова «Участники белого движения в России» нашла сведения о

Павле Ивановиче Снегиреве: родился в Оренбурге, подпоручик в белых войсках Восточ-

ного фронта. С 6 августа 1918 г. в 1-й роте Оренбургского офицерского батальона, затем в

Уральской отдельной армии. Уже поручик. Взят в плен к 1 апреля 1922 г. Передан на осо-

бый учет в МВО.

На этом же сайте нашелся и Снегирев Николай Иванович. Родился в Оренбурге.

Подпоручик. В белых войсках Восточного фронта. Взят в плен. 25 декабря 1920 г. в

СибУВУЗе. (Возможно, оба из «наших» Снегиревых. Что стало со всеми другими братья-

ми и сестрами? Суждено ли нам все это узнать…).

О РОДНЫХ СО СТОРОНЫ БАБУШКИ

МАРГАРИТЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ СНЕГИРЕВОЙ (МЮЛЛЕР)

После смерти наших родителей, разбирая семейный архив в городецкой квартире,

нашла письмо, присланное сестрой бабушки Маргариты Луизой Александровной моему

папе Вячеславу Андреевичу Снегиреву. Оно пролежало более сорока лет, видимо, дожи-

даясь, когда нужная информация будет востребована. Тетя Луиза писала, что они живут в

г. Челябинске, описывала в письме свою семью, рассказывала о своем сыне Юрии Цитцер,

который был заслуженным учителем в Челябинске, о внучках Оксане и Светлане…

И тут пришла мысль разыскать кого-нибудь из ныне живущих челябинцев. Письмо,

отосланное по адресу, указанному в письме, осталось без ответа. Но поиск по социальным

сетям дал свои результаты, и через короткое время мы уже общались с вновь приобретен-

ными троюродными сестрами Оксаной и Светланой, внучками тети Луизы. Они щедро

поделились со мной сведениями и фотографиями семейства Мюллеров(Миллеров).

Дядя Саша Миллер с сыновьями и внука-

ми. Пос. Тамала Пензенской области, ок.

1952 года (из архива Оксаны Цитцер)

В Тамале и прослужил Алек-

сандр Александрович Миллер долгие

годы главврачом в районной больнице,

которую в свое время и основал.

В центре тетя Луиза, ее сын Юрий и

дядя Ваня, крайняя справа Оксана

Цитцер, г. Челябинск

От Оксаны и Светланы узнала,

что в Сызрани живет еще одна наша

троюродная сестра, Татьяна Нестеро-

ва (Мюллер) – внучка дяди Коли

Мюллер. И, связавшись уже с ней,

получила новые интересные факты.

Оказалось, что в семье Татья-

ны хранится небольшая переплетен-

ная книжка, в свое время написанная

дядей Ваней Миллер (братом бабушки Маргариты, с которым она и прожила весь после-

военный период своей жизни в Усть-Каменогорске). В ней он описал свои юношеские

воспоминания о жизни на хуторе, где хозяйствовал их отец Александр Иванович Мюллер,

о том, как самоотверженно трудилась вся семья. Воспоминания эти носят несколько ро-

мантический характер, так и слышатся ностальгические нотки по прошедшим годам… И

перед глазами встают живые картинки тех лет…

Дядя Коля, его жена Мария

Кузьминична, Танечка Мюллер

(в будущем Нестерова), тетя

Луиза, Оксана Цитцер и ее

папа Юрий Цитцер

«…Как только конча-лись занятия в гимназии, вся наша семья переезжала из Саратова на хутор близ ре-ки Б. Узень в Уральских сте-пях.

Путь хотя и не очень длинный, км 200 по желез-ной дороге, но с пересадкой – ибо приходилось на желез-

нодорожном пароходе переезжать Волгу. Нам, детям, казалось все очень просто перебраться с пристани на пароход, но

бабушка волновалась при этом больше всех. Она все время окликала нас по очереди. А наше внимание привлекало все: движение потока людей при посадке, их звучные взвол-нованные голоса, перекличка с отстающими, погрузка тяжелых ящиков-тюков, пере-таскиваемых «крючниками» на спине почти бегом и с невероятной легкостью. Паро-ходные гудки, от которых вздрагиваешь всем телом, извинчивали окончательно наши детские души и делали нас рассеянными, непослушными. Но тут приходили на помощь бабушке домработницы, и за рукава стаскивали нас к бабушке, после чего она и немно-го успокаивалась и могла заняться другим вопросом, который ее волновал не менее, чем забота о детях, это множество узлов, корзинок, картонок, кошка, пара такс, чай-ник и прочая мелочь, всего не упомнишь, но точно известно, что вещей было 13, и все-гда чего-нибудь не хватало при пересчете, и потому пересчет повторялся почти непрерывно… И в конце концов выяснялось, что на недостающей вещи сидит бабушка сама...

Пока пароход переплывал Волгу, наступало какое-то успокоение. Пассажиры размещались вместе с вещами на верхней открытой палубе, где на ходу обдувало и не чувствовалось жары, и перед глазами вся ширь Волги с бороздящими воду пароходами, лодками, баржами. Весь путь через Волгу длился минут 45.

При приближении к пристани волнение бабушки приобретало особо острую форму. Теперь уже стоя, она пересчитывала нас шестерых детей, маму, себя, двух домработниц и 13 мест. Мама была освобождена от забот, она была в положении… Папа сходил с парохода первым, чтобы договориться с местами на поезде.

Вторая посадка с парохода на поезд все же проходила более организованно, уже каждый знал, что ему нести, и все благополучно разместились в двух соседних купе ва-гона 3 класса. Все 13 мест рассовали на верхние полки. Все сидят на месте, уже в чай-нике кипяток, чай заварен, и как только тронется поезд, можно будет открыть свой ресторан, т.к. все уже проголодались, ведь покушали дома в 11 часов дня, а теперь уже 6 часов вечера, правда на пароходе нам давали по пирожку.

Наконец поезд тронулся, мелькают последние дома Покровска...Уже начались поля ровным зеленым ковром; вдали поселок…Стадо коров уже воспринимаешь, как что-то родное, чего не видел почти год. Невозможно оторваться от окошка, но при-ходится подчиняться старшим, сесть, «как следует», и отдаться еде. Все вкусно: и

холодные котлеты, и пирожки, и чай… Все уничтожается с таким аппетитом, словно три дня не ели.

Становится темно, кондуктор зажег свечи. За день все устали, и после еды всем захотелось спать. Детей разместили на полках валетом, взрослые полусидя дремлют под мерный стук колес. Сон в этой необычной обстановке часто обрывался, особенно когда на остановках начиналась ходьба пассажиров, свистки, гудки… Младшие испу-ганно вскакивали и начинали плакать, но на ходу вновь засыпали, поддаваясь укачива-нию поезда…

Поезд подходил к нашей конечной остановке около 2-х часов ночи, когда предрас-светный сон особенно крепок, и нас трудно было заставить сидеть. Сонных нас одева-ли, и сидели мы еще долго с закрытыми глазами, готовые повалиться на скамейку, но родители, предугадывая наши намерения, нарочито громко разговаривали, пытались шутить с нами, а домработницы бесцеремонно вытаскивали из-под нас одеяла, наспех упаковывая все в узлы, чтобы без задержки быстро выгрузиться на станции, где оста-новка всего 10 минут. После выгрузки всего и всех в угол пристанционного зала, где ба-бушка повторно пересчитывала нас и вещи, еще с полчаса продолжалось состояние оцепенения и непосильной борьбы со сном, пока не забрезжит рассвет.

Но вот уже блекнет свет фонарей, уступая силе дневного света. На дворе слышно фырканье лошадей и нетерпеливое потоптывание копыт, и позвякивание бу-бенцами: это уже подали наши подводы. Эти желанные чудесные звуки с удивительной легкостью сгоняли остаток сна, возбуждая желание ехать, и нас уже невозможно удержать в порыве, как можно скорее тронуться в путь. Впереди поедут папа с ма-мой, и с ними сестры Луиза и Валя, и еще совсем маленький Коля. Все они разместились в удобном тарантасе. Позади дрожки: по одну сторону сидит бабушка и старший брат Саша, по другую сторону- Макс и я. Нас везет тоже пара с бубенцами, а сзади парная фура с домработницами и всем багажом. И вот нас уже подхватили лошади и доброй рысью, позвякивая бубенцами, покатили по степной мягкой дороге, и весело за-играли хорошо смазанные оси, свидетельствуя о быстроте движения.

В это время ночью в степи прохладно, все одеты в пальто, и на ходу особенно чувствуется свежесть воздуха. Но воздух!!! Он насыщен медовыми запахами цветущих трав, его вдыхаешь полной грудью и не можешь надышаться. И травы, и пышные всхо-ды полей радуют глаз своей мощной силой. Вдали над полями еще держится легкий туман, а на ближних былинках заметны капельки росы.

С дороги все время снимаются жаворонки, взмывая вверх, и неподвижно висят в воздухе, оглашая степь звонкими заливистыми трелями. Кругом в посевах громко и со-всем близко перекликаются в неисчислимом количестве перепела, кузнечики ведут свою бесконечную торопливую трель на всем нашем пути. Восток порозовел, уже про-биваются первые лучи солнца. Скоро и оно в красных тонах покажется на горизонте. Вот оно показалось и быстро выходит за горизонт, отрывается от него и устремля-ется вверх, возвещая о том, что день начался…

Все едут молча, с улыбкой восхищения, воспринимая торжество утра природы… Вот и переезд через железнодорожные пути на 16-м км. Теперь осталось 4 км до

хутора. Лошади почуяли близость дома и сами прибавили ходу, и мы с радостью увиде-ли верхушки огромных ветел у плотины пруда. Они быстро приближались, а вот и пруд с утками и гусями, что особенно радовало бабушку: над всей птицей шефствовала она безраздельно…

Нас встречает приказчик с женой. Все рады сойти на землю после полуторача-совой езды, утомленные плохо проведенной ночью…

Приступаем к завтраку. Завтрак деревенский: яйца, домашний плавленый сыр, домашняя вяленая ветчина, масло… все самой первой свежести, ароматное, сливки из-под сепаратора и кофе, особенно душистое, а теплые вафли завершают завтрак…

После завтрака всем предлагалось доспать, и все, кроме нас, мальчиков, спали в прохладных комнатах при закрытых ставнях. Мы же носились целый день по хозяй-ству, знакомясь с собаками, жеребятами, телятами, часами просиживали на голу-бятне…

Несмотря на свои 12 лет, я был уже сформировавшимся рыбаком, знавшим все повадки карася… Утром, часов в 4-5, я проснулся и без шума выскользнул на двор, забрав удочки и кусок свежего черного хлеба, быстро двинулся к пруду. До завтрака удалось наловить 10 больших карасей. И так каждый день… Но мое трудолюбие не нравилось кухарке, да и есть рыбу вскоре всем надоело, и мне посоветовали заняться еще чем-нибудь другим…

Вечером часов в 5-ть, когда жара спадала, мы обычно катались. Опять Михайло запрягает дрожки, и под командой бабушки выезжаем в поле, а двое едут верхом. В до-роге меняемся: верховые садятся на дрожки, а те уже едут верхом, включая и девушек. Прогулка продолжалась часа два…

С каждым днем становилась все жарче, носы наши обгорали на солнце и имели всегда облупленный вид…

В обеденный перерыв рабочие всегда купались в пруду, переплывая его. Но наши родители не умели плавать сами, и не разрешали плавать нам.

Мы с Максом решили потихоньку поучиться плавать, а потом добиться разре-шения купаться. Самое лучшее время для этого был послеобеденный отдых, когда все спят при закрытых ставнях. Для вида мы тоже ложились спать, но потом друг за дру-гом выбирались в самый конец пруда, где мелко, и там наслаждались купанием. Через неделю мы уже могли недолго держаться на воде и плыть “по-собачьи”».

В этих воспоминаниях очень ярко вырисовывается картина многостороннего вос-

питания детей. Видимо, прабабушка Амалия и прадедушка Александр придавали большое

значение многим граням развития личности в детях. Мальчики побывали и на охоте, и

принимали участие в поиске убежавшего жеребца, и неоднократно были вместе с отцом

на Саратовской ярмарке… При этом приветствовалось трудолюбие, настойчивость, ответ-

ственность за свои действия. Все эти качества им очень пригодились в их дальнейшей не-

простой жизни. Мальчики уже с детства учились простому труду и даже находили в этом

особое удовольствие.

«…После косовицы сразу переходили на уборку ржи, а там, глядишь, хлеб «по-спел». Так, что одна работа подгоняла другую. За это время мы настолько втягива-лись во все виды сельскохозяйственных работ, что могли заменять любого рабочего на некоторое время.

Но самое интересное время наступало во время молотьбы хлеба. Эта работа требует большой слаженности и энергичности от каждого. Фура загружалась на по-лати, оттуда на полок молотилки, и снова рабочий вилами пододвигал кучку к зада-вальщику, а тот с величайшей ловкостью разваливал кучку, и она ровной россыпью должна ложиться в барабан. Всю дальнейшую обработку делает молотилка. Само зерно проходит через ряд сит, а более мелкие зерна сорняков, осколки пшеничного зер-на проходят еще глубже, и машина выдает чистое зерно, сечку с сорняками – корм для птицы, мякину и солому.

Паровик пыхтит, отдувается, барабан ревет, в зависимости от искусства за-давальщика, или ровно, или с завываниями, сита трясутся…И все эти шумы, сливаясь с

человеческими голосами, создают гул. Все работают напряженно, всюду пыль, рабо-тают все в очках от пыли, девки закрывают себе рты и носы платками.

Несмотря на пыль и духоту, работают все с подъемом, и лишь раздается сви-сток паровика, возвещая конец работы, все сбрасывают очки, снимают платки, ожив-ленно разговаривают, смеются и устремляются в пруд купаться, смывать с себя пот и пыль…

Мне особенно нравилась работа на весах, где после взвешивания, пшеницу ссы-пали в мешки, и их оттаскивали в сторону и складывали в штабеля.

В 15 лет я справлялся с четырехпудовыми мешками наравне с рабочими и даже таскал их по лестнице в амбар. В это время я был в моей гимназии отличным гимна-стом на снарядах, имел хорошо развитую мускулатуру не только на снарядах, но и при любой работе…

В разгар молотьбы кончались наши каникулы, и мы без особой охоты отрыва-лись от деревенской жизни и вновь совершали в полном составе переезд в Саратов. Только папа отвозил нас на станцию, сажал в вагон, а сам оставался на хуторе до кон-ца обмолота и подготовки к зиме».

В семейном архиве сестер Цитцер сохранились воспоминания Луизы Александров-

ны Цитцер (Миллер), и там уже описывался другой взгляд на жизнь на семейном хуторе.

Тетя Луиза Цитцер в молодости. 1918 год.

Фото из архива Оксаны Цитцер

«Отец мой Александр Иванович Мюллер любил сельскохозяйственную работу и степную жизнь, арен-довал землю у богатых помещиков Липпертов в За-волжье, недалеко от станции Ершово. Занятие это требовало больших денег. Хозяйство, кроме земли, включало хутор, на котором жили семьи, обрабаты-вавшие эту землю и получавшие оплату. А в Заволжье и тогда и теперь ещё урожаи бывают далеко не все-гда.

Мучительно было смотреть на родителей, особен-но на отца, когда он с тоской глядел на небо, вымали-вая хоть немного дождя. И для всех нас эта сельскохо-зяйственная эпопея закончилась очень печально: отец "просеялся" в пух и прах, круп-ный капитал помещика проглотил мелкий отца без остатка, и мы совершенно разо-рились. Отец, тяжёлый сердечник, не выдержал своих злоключений и вскоре умер. Всё имущество пошло с молотка, и мы остались, как говорится, голы, как соколы.

Это произошло в 1911 году. Отец умер в сентябре, и наша семья встала перед во-просом: как жить? Нас было семь детей, мама и бабушка - мать отца. Жили в Сара-тове. Два старших брата, Саша и Макс, были студентами медицинского факультета Саратовского университета. Саша учился на втором курсе, Макс - на первом. Брат Ваня и я учились в одном классе, в шестом, сестра Валя и младший брат Коля шли друг за другом и учились в 5-ом и 4-ом классе гимназии, а младшая сестрёнка Маргарита, совсем ещё крошка, только что поступила в азбучный класс.

Братья и сестры бабушки

Маргариты (бабушка третья

справа). Начало ХХ века.

Хотя мама, Амалия Андреев-

на (Раушенбах), и была умной и развитой женщиной, но в то время ещё мало приспособлен-ной к жизни. Бабушке уже пере-валило за шестьдесят, но, энергичная и деятельная, она управлялась над всем хозяй-ством и пользовалась неогра-ниченным уважением всей се-мьи.

Смерть отца глубоко по-трясла нас всех, за одну ночь тяжёлого горя мы все сразу повзрослели, старшие из детей превратились в серьезных и озабоченных юношей и девушек, мама почувство-вала, что на её плечи легла огромная забота и ответственность за семью, а бабушка впряглась с ещё большей силой в дела нашего хозяйства.

Мы, дети, отчётливо поняли, что наше спасение только в образовании. Макс и Ва-ня горячо принялись репетиторствовать, давать частные уроки, но не забывая, что и самим надо учиться.»

И они учились. Александр, Макс, Вален-

тина, Иван и Николай стали врачами. Все они

окончили Саратовский медицинский институт.

Сама Луиза Александровна стала учителем (уже в

гимназические годы репетиторствовала, чем, ви-

димо, и определила свою дальнейшую судьбу). В

Саратове она окончила с золотой медалью част-

ную гимназию С. Н. Штокфиш, очень известную

в свое время, а затем ей удалось поступить в Пе-

тербурге на Женские педагогические курсы ино-

странных языков (сразу на два отделения – фран-

цузского и немецкого языка). А бабушка Марга-

рита стала отличным экономистом и везде, где ни

работала, получала благодарности. До Отече-

ственной войны многие из них имели высокие

должности.

Макс Александрович Мюллер был стар-

шим эпидемиологом Москвы и Московской обла-

сти. В этой сфере работали и Николай Алексан-

дрович, и Валентина Александровна. Дядя Макс с женой Еленой (Лилей) и сыном.

Предвоенное фото из архива Оксаны Цитцер

Перед войной они все были посланы во время эпидемии то ли в Пакистан, то ли в

Иран (это по рассказам Татьяны). Там пришлось несладко. Приходилось много работать.

Им довелось даже побывать в гареме местного правителя и принимать там роды, за что

они были щедро вознаграждены.

Но война перечеркнула все. Практически все они, как немцы Поволжья, были ре-

прессированы. Дядя Макс был арестован и посажен в Бутырскую тюрьму, после чего

проживать в столице ему было запрещено. В дальнейшем жил он с семьей в Тамбове.

Дядю Колю сослали на шахты в Подмосковье, где он работал в госпитале и спас немало

жизней немцев, сосланных туда же.

По рассказам Тани, «наши» Мюллеры прибыли при Петре I из Голландии, и пер-

вые наши праотцы были кораблестроителями, не раз отмеченными за свое мастерство.

До сих пор реликвией семьи являются голландские напольные часы. Они давно уже не

ходили, но когда хоронили дядю Колю в 1978 году в Новомосковске, часы вдруг сами

включились, чем наделали немало шума. Рассказывают, что на похороны съехалось мно-

го немцев целыми семьями в знак благодарности за спасенные жизни на шахтах и после-

военные годы (известность Николая Александровича как врача была большой; позднее

он был психотерапевтом).

Дядя Ваня тоже был репрессирован, но профессия

врача все-таки смягчила его участь, и он тоже работал в

тюремном госпитале. После войны судьба забросила его в

Усть-Каменогорск Восточно-Казахстанской области, где

Ивана Александровича Миллера знали потом как высоко-

профессионального главного ревматолога всей ВКО. Наша

семья, приехав в Усть-Каменогорск в 1964 году, познако-

милась с ним, когда он был уже на пенсии. Но очередь из

больных и нуждающихся в совете не иссякала почти нико-

гда. Приезжали прямо домой… Это был жизнерадостный и

веселый человек, заядлый рыболов и охотник.

Мы с дядей Ваней в Усть-Каменогорске, 1964 год

Валентина Александровна Мюллер тоже стала

врачом-эпидемиологом. Вышла замуж за судебного экс-

перта Бориса Гутмана, обосновавшись в Саратове.

Именно к ним и уехал брат папы Владимир и остался там

жить. Своих детей у четы Гутман не было. Тетя Валя

была участницей Великой Отечественной войны, дослу-

жилась до звания генерала медицинской службы. Ей,

пожалуй, одной удалось избежать ареста или ссылки…

Предвоенное фото четы Гутман

Тетю Луизу сослали в Казахстан. Ехали они в

неотапливаемых теплушках. Добрались далеко не все…

В дальнейшем она проживала с семьей в Челябинске.

Испытания не обошли и бабушку. Скиталась она

по северным краям и Дальнему Востоку многие годы.

Это, конечно, была не тюрьма, а поселение, но постоян-

ный контроль со стороны органов и невозможность жить там, где хочется. Многие после

войны осели на Урале и в Казахстане. В Казахстане оказался и брат Иван Александро-

вич, когда было разрешено к нему в г. Усть-Каменогорск бабушка Маргарита и уехала.

Вплоть до 1958 года въезжать в Центральную Россию им не было позволено. Един-

ственной возможностью увидеться с бабушкой была поездка, предпринимаемая ею на

пароходе по Волге. Пароходы в то время обязательно останавливались в Городце. А жи-

ли мы на горе, как раз над пристанью. В семейном архиве осталась фотография, где мы в

парке в один из приездов бабушки.

Наша семья с бабушкой Маргаритой, Горо-

дец, ок. 1957 года

Хочу привести еще один факт из жиз-

ни бабушкиной родни. Прабабушка Ама-

лия (мать Маргариты) имела фамилию

Раушенбах. По рассказам Оксаны Цитцер,

отец одного из ученых мирового уровня

Бориса Викторовича Раушенбаха был тро-

юродным братом Амалии Андреевны.

Далее привожу статью, посвященную

Борису Викторовичу, присланную мне Ок-

саной.

«Тезисы о Раушенбахе, Новая газета, 2001 г.

Ушел последний энциклопедист ми-

нувшего тысячелетия академик Борис

Викторович Раушенбах.

Завершен уникальный личност-

ный ряд, в котором Плиний Старший

и Леонардо, Гегель и Эйнштейн, Вер-

надский и Никита Моисеев. Продол-

жит ли этот ряд новое тысячелетие?

Он стоял рядом с Королевым и

Келдышем, когда в космос уходили пер-

вый спутник и первый человек, и уже

при жизни числился в классиках миро-

вой космонавтики. В своей работе о

другом ее классике, Германе Оберте, он

показал, как трудны были судьбы первооткрывателей околоземного и околосолнечного

пространства не только у нас на Руси, но и в Германии, и в сытых Соединенных

Штатах.

Пройдя сквозь бесчеловечность ГУЛАГа, среди прочих мотиваций и доминант

бытия более всего ценил он доминанту человеческой порядочности.

Борис РАУШЕНБАХ: «В сорок втором году меня упрятали за решетку, как, впро-чем, всех мужчин-немцев. Королев тогда уже сидел, а я еще продолжал работать в научном институте, где в свое время работал и он.

Формально у меня статьи не было, статья — немец, без обвинений, а это озна-чало бессрочный приговор. Но ГУЛАГ есть ГУЛАГ — решетки, собаки, все, как положе-но... Мой отряд — около тысячи человек — за первый год потерял половину своего со-става, в иной день умирали по десять человек. В самом начале попавшие в отряд жили под навесом без стен, а морозы на Северном Урале 30—40 градусов!..

Сидели мы до первого января сорок шестого года. Потом ворота открылись, и перевели нас, как говорилось в дореволюционное время, под гласный надзор полиции...

На службу в Нижнем Тагиле я устраиваться не стал, хотя такая возможность была, а делал теоретические разработки для института Мстислава Келдыша, он пи-сал соответствующие письма куда надо и в сорок восьмом году вытащил меня из ссылки. Я появился снова в Москве, в том самом институте, откуда меня забрали и которым в сорок восьмом году руководил уже Келдыш. Мне повезло: Келдыш был вы-дающимся ученым, порядочным, очень хорошим человеком, и я счастлив, что много лет, лет десять, наверное, работал с ним...

Всегда приятно работать с людьми, которые думают не о своих каких-то делах, а о Деле. Келдыш был человеком, который думал о Деле. Начальников в жизни у меня было только два — Королев и Келдыш, высоконравственные люди, вот что очень важ-но».

Русский? Немец? Гражданин Земли? Се – Человек...

«Оно любопытно и с точки зрения психологии, но оно отражает реальность. Мы выросли в России, впитали в себя русские обычаи, русские представления, нормы пове-дения...

Сколько бы ни жили в России мои предки, естественно, знавшие русский язык, в семьях дедов, и отца, и матери говорили по-немецки. Поэтому мы, дети, свободно, вместе с дыханием воспринимали немецкий бытовой язык». Но «немецкий язык я вы-учил по-настоящему в ГУЛАГе. Я чувствую себя одновременно русским и немцем — ин-тересное ощущение. при помощи своего друга, доктора Берлинского университета, истинного берлинца».

Труды Раушенбаха по общей теории перспективы в изобразительном искусстве

перевернули традиционные представления о том, что на пути от древних цивилиза-

ций к современным художники как бы поднимались из первобытных долин к вершине.

Теперь мы знаем, что и египетское, и древнерусское, и ренессансное искусство, и

авангард XX века были равноценными, но разными вершинами, совершенными в своей

законченности. Это — открытие Раушенбаха.

Посетив в Третьяковке выставку архитектора, дизайнера, формотворца Вяче-

слава Колейчука, он благословил рождение нового (в дополнение к живописи, графике,

скульптуре) вида изобразительного искусства — светографии, рукотворной гологра-

фии. И, может быть, обозначил тем самым путь к новой, еще не взятой вершине.

Поворотным моментом в нормализации отношений между нашим обществом и

религией, церковью стало празднование 1000-летия крещения Руси. Выдающуюся роль

в этом повороте сыграли академики Лихачев и Раушенбах.

Когда в Париже, в ЮНЕСКО, праздновалось это событие, для доклада пригласи-

ли именно Бориса Викторовича. Как же он стал чуть ли не крупнейшим специали-

стом в такой далекой от космоса области?

За несколько лет до этого мы с ним несколько часов пробеседовали в редакции

«Известий» по Когда в Париже, в ЮНЕСКО, праздновалось это событие, для доклада

пригласили довольно широкому кругу тем. Начали со злободневной тогда (да и теперь

вот, к сожалению, тоже) американской СОИ. А кончили «Троицей» Рублева и «Фау-

стом», помянутым не всуе — в связи со словами Анны Ахматовой: «Жаль, что Гете

не знал о существовании атомной бомбы: он бы ее вставил в «Фауста». Там есть ме-

сто для этого».

Ким СМИРНОВ

P.S. В публикации использованы фрагменты и фотография из книги Б. В. Раушен-

баха «Пристрастие», вышедшей в издательстве «Аграф» в серии «Символы времени».

Сами понимаете, что не написать об этом удивительном человеке не могла.